Неточные совпадения
Был у нее, по слухам, и муж, но так как она
дома ночевала редко, а все по клевушка́м да по овинам, да и детей у нее не было, то в скором времени об этом муже совсем забыли, словно так и явилась она на свет
божий прямо бабой мирскою да бабой нероди́хою.
— Да, да, прощай! — проговорил Левин, задыхаясь от волнения и, повернувшись, взял свою палку и быстро пошел прочь к
дому. При словах мужика о том, что Фоканыч живет для души, по правде, по-Божью, неясные, но значительные мысли толпою как будто вырвались откуда-то иззаперти и, все стремясь к одной цели, закружились в его голове, ослепляя его своим светом.
— Трогательны эти маленькие церковки, затерянные среди людских
домов.
Божьи конурки…
— Грешен, — сказал Туробоев, наклонив голову. — Видите ли, Самгин, далеко не всегда удобно и почти всегда бесполезно платить людям честной медью. Да и — так ли уж честна эта медь правды? Существует старинный обычай: перед тем, как отлить колокол, призывающий нас в
дом божий, распространяют какую-нибудь выдумку, ложь, от этого медь будто бы становится звучней.
Даже старицам, начетчицам, странницам и разным
божьим старушкам Верочка всегда была рада, потому что вместе с ними на половину Марьи Степановны врывалась струя свежего воздуха, приносившая с собой самый разнообразный запас всевозможных напастей, болей и печалей, какими изнывал мир за пределами бахаревского
дома.
Григорий взял младенца, принес в
дом, посадил жену и положил его к ней на колени, к самой ее груди: «
Божье дитя-сирота — всем родня, а нам с тобой подавно.
Иногда будто пахнёт им, после скошенного сена, при сирокко, перед грозой… и вспомнится небольшое местечко перед
домом, на котором, к великому оскорблению старосты и дворовых людей, я не велел косить траву под гребенку; на траве трехлетний мальчик, валяющийся в клевере и одуванчиках, между кузнечиками, всякими жуками и
божьими коровками, и мы сами, и молодость, и друзья!
Добрые люди винили меня за то, что я замешался очертя голову в политические движения и предоставил на волю
божью будущность семьи, — может, оно и было не совсем осторожно; но если б, живши в Риме в 1848 году, я сидел
дома и придумывал средства, как спасти свое именье, в то время как вспрянувшая Италия кипела пред моими окнами, тогда я, вероятно, не остался бы в чужих краях, а поехал бы в Петербург, снова вступил бы на службу, мог бы быть «вице-губернатором», за «оберпрокурорским столом» и говорил бы своему секретарю «ты», а своему министру «ваше высокопревосходительство!».
Он требует, чтоб мужичок выходил на барщину в чистой рубашке, чтоб
дома у него было все как следует, и хлеба доставало до нового, чтоб и рабочий скот, и инструмент были исправные, чтоб он, по крайней мере, через каждые две недели посещал храм
Божий (приход за четыре версты) и смотрел бы весело.
И долго в
доме не ложились, с жутким чувством ожидая какого-то особенного
божьего гнева…
— И пропал, да! С того года
божья благостыня, как вода на плот, в
дом нам потекла. Эх, Варвара…
В доме-то что у них из-за этого было, страсти
Божьи, как, бывало, расскажут.
По всем этим признакам, которые я успел сообщить читателю об детях Захаревского, он, я полагаю, может уже некоторым образом заключить, что птенцы сии явились на
божий мир не раззорити, а преумножити
дом отца своего.
Во-первых, всех горничных непременно перепортит, и не то чтоб лаской или резонным усовещиваньем, а все арапником да нагайкой; во-вторых,
божьего дара не столько припьет-приест, сколько озорством разбросает; в-третьих, изо всего
дома словно конюшню сделает.
Ставни были искусно расписаны цветами и птицами, а окна пропускали свет
божий не сквозь тусклые бычачьи пузыри, как в большей части
домов московских, но сквозь чистую, прозрачную слюду.
Исполинские
дома в шесть и семь этажей ютились внизу, под мостом, по берегу; фабричные трубы не могли достать до моста своим дымом. Он повис над водой, с берега на берег, и огромные пароходы пробегали под ним, как ничтожные лодочки, потому что это самый большой мост во всем
божьем свете… Это было направо, а налево уже совсем близко высилась фигура женщины, — и во лбу ее, еще споря с последними лучами угасавшей в небе зари, загоралась золотая диадема, и венок огоньков светился в высоко поднятой руке…
— А после того, как его из акцизных увольнили, в Саратове у тещи живет. Теперь только зубами и кормится. Ежели у которого человека заболит зуб, то и идут к нему, помогает… Тамошних саратовских на
дому у себя пользует, а ежели которые из других городов, то по телеграфу. Пошлите ему, ваше превосходительство, депешу, что так, мол, вот и так… у раба
божьего Алексия зубы болят, прошу выпользовать. А деньги за лечение почтой пошлете.
Гордей Евстратыч говорил, что он рад потрудиться для
Божьего дела и чувствует себя еще в силах; потом начал рассказывать о
доме, который затевал строить.
Дело вышло из-за церковного староства. Отец Крискент политично завел разговор на тему, что Нил Поликарпыч уже поработал в свою долю на
дом Божий и имеет полное право теперь отдохнуть.
— Нет, уж это, брат, как хочешь, — сказал барин: — мальчик твой уж может понимать, ему учиться пора. Ведь я для твоего же добра говорю. Ты сам посуди, как он у тебя подростет, хозяином станет, да будет грамоте знать и читать будет уметь, и в церкви читать — ведь всё у тебя
дома с
Божьей помощью лучше пойдет, — говорил Нехлюдов, стараясь выражаться как можно понятнее и вместе с тем почему-то краснея и заминаясь.
— И дельно. Не шатайся по конкам, а
дома сиди. Чем
дома худо? На улице и сырость, и холод, а
дома всегда
божья благодать. Да и вообще это не худо, что общество само себя проверить хочет… А то уж ни на что непохоже, как распустили!
Насквозь пропитанный несчастьями, всю жизнь свою всасывая пьяные крики, пьяные, горькие песни, расшатанный, избитый ударами ног по доскам его пола, —
дом не мог больше жить и медленно разваливался, печально глядя на свет
божий тусклыми стёклами окон.
Весь
дом, наполненный и истинными, и лукавыми «людьми
божьими», спит безмятежным сном, а как только раздается в двенадцать часов первый звук лаврского полиелейного колокола, Нестор с матерью становятся на колени и молятся долго, тепло, со слезами молятся «о еже спастися людям и в разум истинный внити».
Жена Игнатия Долинского, сиротка, выросшая «в племянницах» в одном русском купеческом
доме, принадлежала к весьма немалочисленному разряду наших с детства забитых великорусских женщин, остающихся на целую жизнь безответными, сиротливыми детьми и молитвенницами за затолокший их мир
божий.
— Именно вытурят из Москвы!.. — согласилась с удовольствием княгиня. — И потом объясните вы этой девчонке, — продолжала она, — что это верх наглости с ее стороны — посещать мой
дом; пусть бы она видалась с князем, где ей угодно, но не при моих, по крайней мере, глазах!.. Она должна же хоть сколько-нибудь понять, что приятно ли и легко ли это мне, и, наконец, я не ручаюсь за себя: я, может быть, скажу ей когда-нибудь такую дерзость, после которой ей совестно будет на свет
божий смотреть.
Домна Пантелевна. Ах, батюшка, откуда? Ну, откуда… Да откуда чему другому-то быть? Жила всю жизнь в бедности, промежду мещанского сословия; ругань-то каждый
божий день по
дому кругом ходила, ни отдыху, ни передышки в этом занятии не было. Ведь не из пансиона я, не с мадамами воспитывалась. В нашем звании только в том и время проходит, что все промеж себя ругаются. Ведь это у богатых деликатности разные придуманы.
— Свободы!.. а! я тебе наскучил… ты вспомнила о своих минаретах, о своей хижине — но они сгорели… с той поры моя палатка сделалась твоей отчизной… но ты хочешь свободы… ступай, Зара…
божий мир велик. Найди себе
дом, друзей… ты видишь: и без моей смерти можно получить свободу…
Мне стало это гадко, и когда он предложил мне свое покровительство, чтоб познакомить меня в некоторых знатных
домах, то я с горячностью молодости выразительно ему отвечал, что ищу знакомства людей, отмеченных дарами
божьими, а не знатностью.
Акулина Ивановна.. Вертушка она! Зряшная ее жизнь! Каждый
божий день гости у нее, чаи да сахары… пляс да песня… а вот умывальника купить себе не может! Из таза умывается да на пол воду хлещет… дом-то гноит…
Сиди-ка
дома; все бы вам только шляться…» Что, — думает проситель, — господ наших нетути, а он у нас сила, не стать перечить, зарежет телку, да и поснедает ее с
божьей помощью.
— Ага, — кричит, — жив,
божий петушок! Добро. Иди, малый, в конец улицы, свороти налево к лесу, под горой
дом с зелёными ставнями, спроси учителя, зовут — Михаила, мой племяш. Покажи ему записку; я скоро приду, айда!
Mатрена. Что ж, Петр Игнатьцч,
божья воля, сообщили, особоруют, бог даст; баба у тебя, слава богу, умная, и похоронят и помянут, все честь честью. И мой сыночек тоже, поколе что, по
дому хлопотать будет.
Аким. Глядь, оно хуже, а как по закону, да по-божьи, все как-то, тае, оно тебя веселит. Манится, значит. Так и угадывал себе, значит, женю, значит, малого, от греха, значит. Он
дома, значит, тае, как должно по закону, а уж я, значит, тае, в городу похлопочу. Работишка-то любезная. Сходно. По-божью-то, значит, тае, и лучше. Сирота ведь тоже. Примером, летось дрова тож у приказчика взяли таким манером. Думали обмануть; приказчика-то обманули, а бога-то, значит, тае, не обманули, ну и того…
— Что может быть этого лучше, — говорил он, — как встретить утро молитвою к Богу, днем послужить царю, а вечер провести в образованном и честном семейном
доме. Вас, мой юный друг, сюда привел
Божий перст, а я всегда рад это видеть и позаботиться о таком благонравном молодом человеке.
И вот, благословясь, я раздавала
По храмам
Божьим на помин души,
И нищей братье по рукам, в раздачу,
Убогим, и слепым, и прокаженным,
Сиротам и в убогие
дома,
Колодникам и в тюрьмах заключенным,
В обители: и в Киев, и в Ростов,
В Москву и Углич, в Суздаль и Владимир,
На Бело-озеро, и в Галич, и в Поморье,
И в Грецию, и на святую Гору,
И не могла раздать.
Знаю, знаю, маточка (спешит он прибавить, обращаясь к Вареньке), что нехорошо это думать, что это вольнодумство; но по искренности, по правде-истине, — зачем одному еще во чреве матери прокаркнула счастье ворона-судьба, а другой из воспитательного
дома на свет
божий выходит?
Платонов. Вот мы и не
дома, наконец! Слава тебе, господи! Шесть месяцев не видели мы ни паркета, ни кресел, ни высоких потолков, ниже даже людей… Всю зиму проспали в берлоге, как медведи, и только сегодня выползли на свет
божий! Сергею Павловичу! (Целуется с Войницевым.)
— Не разберешь, — ответила Фленушка. — Молчит все больше. День-деньской только и дела у нее, что поесть да на кровать. Каждый
Божий день до обеда проспала, встала — обедать стала, помолилась да опять спать завалилась. Здесь все-таки маленько была поворотливей. Ну, бывало, хоть к службе сходит, в келарню, туда, сюда, а
дома ровно сурок какой.
— Кое время
дома живем, храм
Божий не забываем, оно, пожалуй, хоть не каждо воскресенье ходим, потому приход далеко, а все ж церкви не чуждаемся.
Только поздно вечером Ашик-Кериб отыскал
дом свой; стучит он в двери дрожащею рукою, говоря: «Ана, ана (мать), отвори: я
Божий гость, я холоден и голоден; прошу, ради странствующего твоего сына, впусти меня».
Всё кончено. Пустеет
божий храм. —
Подробностей уж не припомню дале,
Но помню, что с товарищем я там,
У них в
дому, на свадебном их бале.
Стою в гостиной полусветлой сам,
А музыка гремит и танцы в зале.
Не знаю, что сказать, а предо мной
Давнишняя подруга молодой.
— Молодая, — ответил он. — На вид и двадцати годков не будет. Сидорушка, дворецкий, говорил, что и в пище, и в питии нашего держится, по-божьему, и
дома, слышь, воздерживает себя и от мясного, и от хмельного.
Хотел доискаться всемирной истины, действительно спасительной веры, обращался с вопросами к духовным, но они либо не понимали вопросов его, либо советовали ему не мудрствовать, а, положась на волю
Божью, ходить усердно в церковь, чаще заказывать молебны да поднимать на
дом иконы.
Что может сравниться с
домом родителей или даже с местом, где мы
Божий свет увидели и возросли?
Видеться хоть каждый
Божий день видайтесь, а жить в
доме не приходится.
— Господь гордым противится, смиренным же дает благодать, — стоя в сторонке, назидательно говорил отец протопоп окружавшим его дьякону, церковному старосте и другим. — Наказующий перст
Божий того ради коснулся сего прегордого, что, ревнуя богомерзкому расколу, всю свою жизнь чуждался святой церкви. Притом же, хотя и раскольник, однако ж все-таки должен был принимать в
дом духовных лиц со святынею. А наш причт от него медного гроша никогда не видывал.
И доносчики, искариоты, явились — многих выдали, указали на
дом Божий и все забрали из него.
И когда генерал завел в Луповицах «
дом Божий», Фуркасов вышел в отставку и поселился на родине в деревне Коршуновой, что была от Луповиц с поля нá поле.
Вспомнила Дуня об изображении Амвросия Медиоланского. Быстрым движеньем руки распахнула раму, вскочила на подоконник и, раскрыв ставни, выпрыгнула в палисадник. Другого выхода ей не было,
дом наполнен был людьми
Божьими — ее бы остановили и отдали на жертву Денисову. В отчаянии она и кинулась в окно, между тем как араратский пророк изо всех сил старался ржавым ключом отпереть входную дверь кладовой.
Так раздумывая сама с собой, Дуня решила во что бы то ни стало покинуть луповицкий корабль людей
Божьих, отречься от их неправедной веры, во всем и навсегда разорвать с ними и, как блудный сын, возвратиться в
дом отчий…